Пускай я в темноте, но я вижу, где свет
Б. Б. Гребенщиков
В жизни каждого человека всегда есть место чуду. Познать его — величайшее из наслаждений. Жаль, что при целенаправленных поисках чудесное сокровище вечной истины прячется от тебя еще глубже в непроходимые чащобы, как метерлинковская синяя птица. Оно всегда приходит внезапно, оставляет метку в книге твоей судьбы и удаляется, пока ты не опомнился и не успел и слова вымолвить.
Итак, моя жизнь три года назад — время поиска, паутины отношений, буйной энергии и хождений по кругу. Блуждания по лабиринтам собственных чаяний и желаний истощили душу до предела. Впрочем, в веренице дней было место одному светлому пятну. Оно не заключало в себе свет, но отражало его подобно зеркалу, именно оно привело меня на другую планету — в Страну снежных львов. Эти места загадка для многих, разгадать ее оказалось непосильной задачей.
Что осталось от моей поездки на крышу — казалось бы в руках покоятся только жалкие осколки впечатлений. Пытаешься их так и сяк сложить в единую картину, но чем усерднее стараешься, тем более тщетными кажутся твои усилия. Думаю, что весь подвох тут в том, что ответа на вопрос в данном случае нет, точнее он есть, но он многолик, играет разными гранями как алмаз, поблескивающий во всей красе в свете дня. Ясно одно — благодаря этому опыту я узнала то, что должна была узнать, — ни больше, ни меньше. Странно думать, что это запредельное приключение промелькнуло так быстро и еще более странно представлять, что оно никогда не повторится. В обиталище своей души мне не вернуться, и от этого порой становится нестерпимо больно, еще более обидно за то, что виной всему эти цветные бумажки, которые однажды придумал какой-то циник, и теперь они всем жить спокойно не дают. Возможно, недосягаемость еще больше обостряет тоску и нестерпимое желание оказаться там снова.
Первое время еще удавалось хоть как-то тешить себя воспоминаниями, этих мыслей, образов, изображений на фотографиях хватало, чтобы вернуть себя туда. Но вскоре в этих воспоминаниях становилось все теснее, хотелось раздвинуть их рамки, постараться вспомнить то, что возможно, в суете было не замечено, увидеть на фотографии другие объекты, которые тогда охватывал взор, но никаких новых деталей не всплывает, остались одни картинки. Картинки — в голове, картинки — на экране и море душевного тепла. Мне все там было в радость — и ворох тяжелых одеял, и завывающий вой ветра, сотрясающий палатку у Эвереста, и неснимаемая неделями с головы тесная вязаная шапка. Прошло три года, а рюкзак (недавно это обнаружила), так ни разу с тех пор и не стирался. Он имеет откровенно грязный вид, с таким на улицу было бы стыдно выйти, но я смотрю на него и мне радостно, на нем до сих пор осталась пыль Кайласа.
Вся жизнь поделилась на до и после, эту черту уже не стереть как ни старайся… да и надо ли. Такое ощущение, что ты тогда сошел с ума и это уже не исправить, но это сумасшествие не тяготит, напротив, лишь осчастливливает, потому что открывает волшебные ворота, за которыми скрывается драгоценная суть всего сущего. Теперь у меня есть возможность «любоваться на свои кристаллы, сверкающие во фрактальном свете», только тишины для этого не достает.
Как по мановению волшебной палочки до крыши нарисовались люди, которые говорили о ней, говорили много и красочно, рисовали дивные картины, сыпали рассказами из области фантастики. Слушать их было необычайно увлекательно — сидела с открытым ртом, ловила каждое слово, как ребенок, жадно внимающий маме, читающей сказку, но не верила ни одному. Считала, что игра воспаленного воображения, мифотворчество без конца и края. Потоки информации лились непрерывно, затекали внутрь моей души, разум всегда говорил: «Нет». Я же сама с ним без колебаний соглашалась. Нет так нет, никто не заставит меня поверить в эти фееричное словоблудство. Все было неубедительным, тем не менее, тяга неумолимо росла. «Никто не возвращается оттуда прежним», — любимые слова воздыхателей крыши. Я и не против, пожалуйста, не отправляйтесь, не возвращайтесь, только вот любопытно, есть ли там что-то, что заставит задуматься, не поменяться коренным образом, превратившись в другого человека, а хотя бы просто посмотреть другим глазом на то, что происходит здесь. Говорили, что великий и могучий господин Кайлас начинает звать еще до отправления, понимание приходит не сразу и на крыше каждый получит по заслугам, свою дозу астрала, но самое любопытное начнется после, когда вернешься восвояси. Все сломается — привычный уклад, отношения, мировоззрение, сломается для того, чтобы снова воскреснуть, сложиться в единый пазл, который будет более совершенным чем тот, что был до этого. Хорошо, думаю, поживем–увидим, что сотворится с таким перманентно отрицающим все существом как я.
Звонки с крыши стали раздаваться за два месяца, это я сейчас понимаю, тогда не уловила. Во сне увидела, как стою в темном помещении, смотрю на серое запыленное нечто, что не имеет в моем сознании названия просто потому, что как называется сие творение я не в курсе. Целехонький день думала, гадала, что за предмет такой чудной мне примнился, но ни до чего так и не дошла.
Привиделась вскоре и езда по горному серпантину во внедорожнике, сквозь прозрачное стекло которого можно было разглядеть острые вершины фантастических гор. «Семитысячники, — подумалось героине, что играла во сне меня, — жаль, что сегодня облачно и вся краса скрылась за тучами».
Потом белая буддистская ступа с молитвенными флажками пришла во сне, ничего она не делала, СТОЯЛА себе спокойно и СТОЯЛА в ЗАСТОЙНОМ болоте. Очнулась и подумала, что ступ на крыше, конечно, много, ничего удивительного в том нет, но вот болота… нечего ей там делать в болоте, это ясно.
Пожалеть о своей иронии относительно крыши пришлось уже во время полета. Пики, врезающиеся в небо острыми зубами, протянувшиеся на тысячи километров, внушали страх и одновременно трепет. Нечеловеческий ужас охватил при мысли, чего стою я во всем этом великолепии грозной природы, эти горы, будь они одушевленными, проглотят такую букашку за один миг и имени не спросят. В тот момент и пришла мысль: «Человек — жалкая пылинка на склоне Гималаев».
Поражающее своей кристальной чистотой небо, сгустки скрипучего голубого разреженного кислорода, нещадные лучи обжигающего ультрафиолета, любопытные сощуренные глаза, запекшиеся скулы, клубы пыли, глиняные строения с крохотными окошками, повсюду на скалах белые лестницы, нарисованные мелом, запах плавленого ячьего жира, молока и благовоний — все смешалось воедино и не давало спокойно вздохнуть. Лестницы, зачем они рисуют эти белые лестницы, неужели по ним они хотят попасть на небо? Они устремлены ввысь, господь с вами, куда еще выше, мы и так на крыше.
Сперва было тяжело, пульсирующая кровь угрожала разорвать виски. Мучительная спазмирующая боль не давала покоя ни днем, ни ночью. Акклиматизация хилого организма к высокогорью, наказание за какие-то грехи или перестройка на музыку высших сфер — думаю, что и первое, и второе, и третье.
Настройка, видимо, прошла успешно — скоро пошло-поехало: недалеко от Лхасы мельница, где мелят овес для тсампы. «Хочу вам ее показать», — говорит тибетец Лун-Дуб. Показывай, конечно, друг разлюбезный, только рады. Переступила порог и в голове вдруг в миг все перемешалось в безумном хаосе — так и застыла я у запыленного нечто в форме воронки из своего сна. «Конфликт блокировок»… Как такое возможно, не могло такого случиться, ведь не было меня тут никогда. Ведь это не Потала, которую можно в глобальной паутине узреть, и не какой-то обобщенный образ — это вполне себе конкретная деталь, которую я не могла узнать нигде. Один за другим мои сны стали воплощаться в реальные предметы и людей.
Не могла поверить, что увижу мать мира — Джомолунгму. Ехала и думала: «Неужели это со мной? Меня никто не обманывает? Мы точно ее увидим?» Эта мысль гвоздем торчала в голове и не отпускала до самого прибытия на место. Ерзала как на иголках, беспрестанно выглядывала в окно, боясь пропустить что-то очень важное. «Семитысячники, — подумалось мне, — жаль, что… жаль что… жаль что…нет, нет, нет, этого не может быть!!! Эта же картина за окном, этот же пейзаж, эта же мысль… Поздно ночью, лежа в шапке, куртке, термобелье, термоносках, двух спальниках под четырьмя теплыми одеялами, давившими на ребра свинцовым грузом, и слушая вой ветра, сотрясающий огромную палатку, думала о том, что происходящее в высшей степени нереально. Не могу я вот так вот просто лежать в пяти шагах у Эвереста и размышлять о том, что по сути заглянула в будущее.
В Долине Гаруды намечали посетить один монастырь, который нам на счастье или на беду оказался закрыт. Совершенно неожиданно образовался час свободного времени, которым каждый мог воспользоваться как пожелает. Дошли до точки, на которой условились через час встретиться, и перед нами вдруг выросла ступа, которую я не сразу узнала. «Боже мой! — так и вскрикнула я Лене Юрьевне, — я видела эту ступу в болоте, уже видела! Лена, я скоро рассудок потеряю. Не хотела говорить, но я каждый божий день нашего пребывания здесь вижу то, что мне приснилось буквально за два месяца до поездки. Как такое может быть, не представляю себе. В то время, когда я тихо, мирно спала в своей постели в районе Преображенской площади в Москве, моя душа прилетала сюда!!! Это необъяснимо! Такого не бывает. Если бы кто рассказал, я бы отмахнулась и не поверила, но я же не могу не верить самой себе». Радости Лены Юрьевны не было предела. По-дружески похлопав по плечу меня, она вдруг сказала: «Поздравляю! Наконец-то ты тоже сошла с ума!» Все разбрелись, а я как завороженная побрела вдоль реки, в которой стояла ступа. «Болото» оказалось застоявшимся участком той реки. Нарисовались новые подробности моего сна. Вдруг вспомнила, что тогда тоже пошла в эту сторону, и тут случился катарсис. Все стало таким ясным, таким очевидным, как будто по-другому и быть не могло. Я могла не пойти сюда, ведь могла же уйти с остальной группой, но как и во сне свернула и пошла вдоль берега — то есть у меня как будто не было выбора. Не могла уйти я ни к храму, ни к горячему источнику долины. Я пошла именно сюда. Никогда не было такого ясного осознания того, что все, все, что ни случается в нашей жизни, уже заранее известно, где-то это записано, все предначертано. Нам просто остается плыть по этой реке и куда бы мы ни поплыли, все равно приплывем туда, куда задумано изначально по чьему-то хитрому плану. Думая, что все наши действия, — наша воля, глубоко заблуждаемся, на самом деле, чья-то десница ведет нас туда, куда нужно, и все мои конвульсивные потуги чего-то достичь, куда-то прорваться равны нулю. Вода все текла из глаз неудержимым потоком и с ней утекали мои закостенелые принципы — накипь, осевшая за долгие годы во мне и затуманившая взор.
А в ушах звучало:
Оторвись от земли Северный цвет,
Ты знаешь, как должно быть в конце…
Теперь знаю.
Все случилось так, как пророчили мои пресловутые рассказчики. Порой даже обидно, что они оказались такими прозорливыми, а от моего неверия только осколки остались, но приобрела я в любом случае больше. Вернувшись домой с крыши, написала: «Страна Снегов инопланетна. Она оставляет в сердце печать неизбывной красы навсегда. Это драгоценный дар, путешествие в себя, волшебный сон — сон о чем-то большем. Мое сердце тебе, Тибет».
Уехать за тысячи верст, вытерпеть столько страха, пожертвовать собственным здоровьем и все ради того, чтобы заглянуть в себя. Неужели нельзя было раньше до этого дойти и не бежать на край земли!
Кайлас нанес сокрушительный удар по колоссу на глиняных ногах, который я тщательно выстраивала долгие годы. Он вершил свое дело — разрубил все узлы, которые самой так долго не удавалось развязать, провел шоковую терапию и открыл второе дыхание. После крыши распахнуло ставни окно, которое до сих пор не затворилось. Вещие сны и сны-знаки, призванные предупреждать о предстоящем событии, время от времени приходят из ниоткуда. Но я теперь не ловлю ворон, раз-два — и в сачок их. Не след такими посланиями разбрасываться направо и налево. В суете дней забываю о небесных надписях, по глупой привычке полагая, что все зависит от себя самого. А вот кто помнит о них всегда, так это тибетцы, потому и рисуют белые лестницы на теле скал, наверное, в надежде на то, что получится забраться наверх и посмотреть, что же там написано, что каждому из них уготовано. Не стоит забывать об этих надписях и нам, плывя по реке времени! Они помогут победить вселенское уныние и освободиться от ненужной шелухи, затмевающей сознание. Пусть выстелят они нам путь цветами, а не кольями и да будут светлы наши небеса!
Аминь.
Десятый день в Индии. Часть 1 (Бодхгая) | Travel Bug
[…] Именно в Бодхгае меня настигли яркие вспышки из «путешествия всей моей жизни», которым я когда-то признала поездку в страну снежных […]