Оказаться на улицах Ханоя — все равно, что попасть в стиральную машинку. Голова кругом. Широкие проспекты и узенькие улочки перекручиваются с налепленными невпопад, наугад, как попало коробками частных домов и колониальными виллами с неизменными грязно-желтыми фасадами и зелеными ставнями. Их старые, понурые от сезонов дождей лица грустны. Эти лица видели и «великолепный век» Индокитая, и победу коммунистов, которую ежегодно празднуют 30 апреля, и неизбежный крен всего Вьетнама в сторону ненавистного когда-то капитализма, и неловкое стеснение за вышеуказанную победу. Эти фасады все еще обильно краснеют от алых флагов с желтой звездой или «серпомолотом», но «красность» эта номинальная. Фасады поддерживают фасад.
Каждую ночь город выстирывает свои улицы от плотного потока машин и скутеров. Стоит, отдыхает, любуется своей чистотой и пустынностью в свете редких фонарей. Своей тишиной — вещью, которую почти невозможно представить в азиатском мегаполисе. Но с рассветом возвращаются шум, треск, смех. Звуки рычащих моторов и работающих кондиционеров. Плач детей, звон стекла и бульканье наливающегося в это стекло пива. «Велосипедные торговцы» со своими магазинами на колесах больше не выкрикивают названия товаров, что покоятся в их корзинах. Вместо этого они включают небольшой приемник, который доносит скрипучий электронный голос до самых высоких этажей.
Затеряться бы однажды в этой Азии навсегда!
Забыть, как тебя зовут. Надеть вьетнамскую плетеную треугольную шляпу и стать одной из разносчиц овощей, что шагают, подпрыгивая под тяжестью своего коромысла, по дорогам этого города. Мимо будут проплывать крошечные кафешки размером с пол-комнаты, где на таких же крошечных табуретах, за крошечными столами будут сидеть морщинистые старики в пижамах, благостные старухи, обмахивающиеся веерами, дети в памперсах на руках их грубоватых мамаш, что прикусывают тонюсенькие зубочистки поверх накрашенных ртов, парни с рыжими ирокезми и девчонки в рваных джинсах. И все-все, от мала до велика, будут грызть семечки. И треск будет стоять такой, будто тысячи мух попали в лапы электрических мухобоек.
В Ханое невозможно остаться голодным. Помимо «стационарных» семечковых, есть еще и «партизанские» кафе. Это попросту тетушки, заправляющие жестяными ведрами, внутри которых обустроены «походные» печи. На печи кипит чайник или кастрюля с густым булькающим варевом. Рядом, на тротуаре — пузатые алюминиевые чаны, сложенные матрешкой друг в друга, черные масляные сковородки, табуреты, пригодные разве что для троллей, и пластиковый тазик, где моется посуда. И рядом, вполне обычное явление, — выхаживают яркие петухи и топчут пушистых куриц. Но самое чудесное чудо с точки зрения логистики — передвижные кафе-коромысла. В двух плетеных корзинах, соединенных между собой мягкой, но прочной бамбуковой «перемычкой», хранятся и табуреты, и печка, и фарфоровые приборы, и соусницы с соусами, и чайник с зеленым чаем — и это помимо самой еды: риса, хрустящих ролов, омлета и знатной охапки зелени. Вот кто точно знает, как правильно собирать рюкзак в дорогу!
В Ханое куда ни повернешь голову, везде что-то происходит: на ткацкой улице разворачивают широкие рулоны ярких тканей; в квартале жестянщиков сваривают трубы — без всякой защиты, звенят гвоздями, стремянками, сверлят, пилят, стучат; целая улочка отведена под магазинчики, торгующими сокодавильными машинами, добывающими целительную влагу из стеблей тростника или бамбука. В квартале механиков тротуары выпачканы мазутом, идти невозможно еще и из-за блестящих запчастей, раскиданных по земле. Зато на улочке, где продаются товары для буддистских монахов, — ризы, четки, подушечки для медитации, мягкие тапочки, медные чашы и фарфоровые чашечки, расписанные голубыми драконами и облаками, — тихо-тихо. И все эти звуки перекрывает мусорщик, везущий на тележке огромный квадратный чан. Он трижды стучит в медный «ковбелл», возвещая людям: сдаем мусор, сдаем мусор!
Стригут и бреют прямо на улице: на взаправдашнем парикмахерском стуле напротив зеркала, висящего на заборе. Но самое загадочное и страшное – ханойские «черные дыры» в домах и подворотни. Это узкие темные-претемные коридоры, ведущие в лабиринт окон, квартир, чьих-то кухонь нараспашку, белья на веревках. Страшно. Страшно интересно! Всегда из этих подворотен выныривают то девчонки на скутерах, то смурные тетушки на велосипедах. И всегда эти подворотни выкрашены в самые мистические цвета: поплывший под дождем желтый, или бирюзовый, или бледно-голубой. И всегда над этими нишами и норами – старинные номера и таблички.
В этом городе туристу не помешают зеркала заднего вида – хоть к бедрам их прикручивай! Мотоциклы и скутеры шныряют в каких-то сантиметрах от наших плеч. По-видимому, дома, собравшись за ужином, ханойцы подсчитывают «трофеи»: «Ты сегодня сколько кеглей-туристов сбил?». Лавировать, объезжать — да, но чтобы среднестатистический житель вьетнамской столицы затормозил — это редкость! Седые, как лунь, деды с окладистыми бородами и мохнатыми серебряными бровями везут своих внуков-коротышек в детские сады. Но стиль вождения — как у подростков, которые собираются жить лет пятьсот. Поворот налево из крайнего правого ряда – что может быть легче в ханойском «плотнячке»: просто перегораживаете всем дорогу и делаете свое дело! Впрочем, так поступают и велосипедисты, но для нас — это чистой воды дорожное самоубийство.
Стоит ли говорить, что на скутерах перевозят все, абсолютно все, что можно к этому бедолаге примотать, привинтить, прикрутить. Возят и не закрепленную поклажу — просто придерживают одной рукой, например, таз какой с тофу, что балансирует на пассажирском сиденье, а другой рукой рулят. Для специфической поклажи тюнингуют байк железными осями под «кофры» — к ним можно приладить все, что угодно, чаще так перевозят огромные бидоны, не то с водой, не то со знаменитым Hanoi Bia — ханойским пивом. Для кур устанавливают специальные металлические клетки, куда помещается добрый десяток скукоженных кудахтающих существ.
От всего этого: от витрин, табличек, вывесок, людей и животных кружится голова. Но стирка окончена, и Ханой выплевывает тебя из своей утробы. И непонятно, чище ли ты стал, или, напротив, грязнее. Но явно — тяжелее, как мокрое белье, впитавшее воду. Только тяжесть твоя измеряется впечатлениями.
Автор: Евгения Ланцова, автор блога «Налегке» ( http://nalegke.com )