Мы взметаем в мирах неразвеянный прах,
Угрожаем обвалами дремлющих лет;
В просиявших пирах, в набежавших мирах
Мы — летящая стая хвостатых комет.
Пролетаем в воздушно-излученный круг.
Засветясь, закрутясь, заплетаяся в нем, —
Лебединый, родимый, ликующий звук
Дуновеньем души лебединой поймем.
Завиваем из дали спирали планет;
Проницаем туманы судьбин и годин;
Мы — серебряный, зреющий, веющий свет
Среди синих, любимых, таимых глубин.
Андрей Белый
Мои чувства к Москве взращивалась постепенно. Изначально этот город мне не полюбился, потому что сталкиваться приходилось только с одной не самой приятной его стороной: съемными квартирами, извечными толпами в метро в час пик и офисной работой. С тех самых пор как быт наладился: отпала необходимость ежемесячно ходить к чужой тетеньке и отдавать ей ползарплаты, быть каждодневным завтраком для ненасытного подземного чудовища и протирать штаны в офисе, все изменилось. Теперь, когда я выезжаю в город только для развлечений, культурных мероприятий и встреч с друзьями, первопрестольная предстала передо мною в совсем другом свете.
В один прекрасный день я поняла, что ничего не знаю о том городе, в котором не первый год живу, и это огромное упущение, ведь Москва — ожившая история, полная загадок и тайн — и стала посещать экскурсии в рамках программы «Выход в город». Вот там и всплыла моя неподготовленность (да и не только моя): я совершенно потерялась в разных архитектурных стилях и запуталась в исторических фактах. Лишь отдельные личности из группы на речи экскурсоводов реагировали активно: кивали головами, поддакивали, задавали вопросы по теме, остальные же стояли как истуканы, и развесив уши, внимали каждому слову гида.
Тем не менее, эти экскурсии не прошли для меня даром, прежде всего потому, что я стала обращать внимание на архитектуру. Благо в Москве есть где разгуляться глазу. Ее, по сравнению с выстроенным в едином стиле Петербургом, всегда отличала эклектичная застройка, и в этом, несомненно, есть свои плюсы — этот город может служить прекрасной площадкой для изучения разных архитектурных направлений. После того как начинаешь ориентироваться в многообразии стилей, невольно выделяешь для себя любимые. Для меня таким стал модерн с его плавными формами, растительными орнаментами и фантазийными образами.
Самым известным московским зданием в этом стиле является особняк Рябушинского, созданный отцом русского модерна Федором Шехтелем. По данным опроса, проводившегося среди гостей и жителей столицы несколько лет назад, он занял второе место по популярности после сталинских высоток, а, как по мне, должен быть на первом и не только он, но и другие здания московского модерна.
Что же представляет собой этот таинственный, полный мистического очарования и красоты дом купца Рябушинского? Даже издалека это сооружение кажется инопланетным, оно как будто магнитом притягивает к себе, заигрывает с тобой, приглашая познать свою неземную суть. В какой-то момент ты понимаешь, что больше не можешь сопротивляться его чарам и позволяешь ему увести себя в мир сказочных грез и призрачных теней.
Всем своим видом он показывает, что внутри тебя ждет погружение в подводное царство. На это намекают и волны забора, и окна, напоминающие по форме ракушку «морской гребешок», и особая кирпичная кладка, похожая на чешую рыб.
В очертаниях балкона прослеживается чешуйчатые рыбьи хвосты.
Но внешний облик дома — это лишь затравка, позволяющая разжечь воображение. Оказавшись внутри, ты уже теряешь ощущение реальности происходящего и отдаешь себя на откуп этому волшебному пространству.
У парадного входа песчаный берег обрывается, и гость погружается в морскую пучину.
Из вестибюля мы попадаем в гостиную, освещенную светом фонаря–медузы, выброшенную на поверхность пенным кружевом лестницы–волны. При взгляде сверху медуза оказывается черепахой — на это намекают разноцветные стекла, напоминающие панцирь пресмыкающегося. Объединенные одним телом эти два облеченных в камень существа олицетворяют собой жизнь активную и созерцательную.
В этом доме ни в чем нельзя быть точно уверенным, он как сама жизнь — ни на что не дает однозначных ответов. Столб мраморной пены волны, выбрасывающий медузу, возможно, и не волна вовсе, а женщина в шляпе и в струящемся длинном платье, образ столь любимый модернистами.
Все эти трансформации уже не имеют никакого значения, когда твой взор приковывает текучая, закручивающаяся по спирали мраморная лестница, по которой ступаешь словно заколдованный, послушно повинуясь ее изгибам и придерживаясь заданного ею направления, и где-то глубоко внутри при этом понимаешь, что обратного пути уже нет, есть только путь наверх — путь, который должен пройти каждый человек.
Первый виток лестницы выводит нас к голубой бездне витражного окна, символизирующего начало воздушной стихии, но чешуйчатые балконные решетки напоминают о том, что полностью водный мир мы еще не покинули.
Но что ждет нас наверху, в конце пути?
С колонны из красного мрамора из зарослей нежных водяных лилий на нас взирают отвратительные пугающие саламандры. Подводный мир остался позади, мы попали в земной мир — где добро и зло всегда идут рука об руку, извечно связаны в единый узел, смотаны в один клубок. И хотим мы этого или нет, но мы вынуждены это принять.
Подъем по лестнице вызвал у меня ассоциацию с появлением человека на свет. Сначала ребенок пребывает в чреве матери — водном пространстве. (Помните, в начале пути у нас даже есть воображаемая женщина?) А потом продвигается по темному коридору, делает первый вдох (пузырьки воздуха в витражном стекле) и уже окончательно являет себя миру, где святость и грех неразделимы (ящерицы и лилии).
Есть также версия о том, что лестница символизирует собой движение человека к богу по ступеням духовного восхождения. В символе ящериц при таком прочтении часто усматривается библейский змий. (Забавно, что домработница Максима Горького, жившего здесь позже, уволилась именно потому, что ее до смерти пугал вид этих «чудовищ»–саламандр.) Кульминацией и конечной точкой этого символического восхождения является вход в молельню на втором этаже, в которую можно попасть по другой скрытой лестнице (символизирующей потайную тропинку, ведущую к храму). Рябушинские были старообрядцами, поэтому архитектор создал в особняке специальное помещение для религиозных целей, которое не было видно снаружи и не бросалось в глаза гостям дома внутри. Создаваемое в стиле модерн здание, согласно канонам, всегда должно служить не только физическим, но и духовным потребностям своих хозяев — дом должен проживать жизнь вместе с ними, словно он тоже является живым организмом, который дышит, двигается и развивается.
Если, оказавшись в коридоре, не подниматься вверх по лестнице, а повернуть налево, попадаешь в столовую, в которой тоже прослеживаются отголоски подводного мира. Комната похожа на затонувший корабль: потолок напоминает днище перевернутой лодки, отделка стен — обшивку каюты. Волна по краю паркета указывает на близость воды, но все же это помещение — сухой и безопасный островок, тихая гавань, где можно укрыться от суеты.
В столовой–гостиной у Горького проходили встречи с советскими писателями и другими творческими личностями. Именно здесь велись долгие беседы о судьбе литературного стиля той эпохи — социалистического реализма. Постоянное место Горького за этим столом отмечено чайным прибором.
На двери, ведущей из столовой в библиотеку, изображены розы с шипами — согласно христианским традициям символ страдания и смерти.
Библиотека является самой яркой и изысканной комнатой. Попав сюда, ты как будто оказываешься в зазеркалье: твое внимание приковывают волнующие изгибы окна, японские вазы и цветущий сад на потолке.
Когда рассматриваешь особняк на фотографиях, кажется, что Шехтель сильно перегнул палку с декором: слишком много деталей для сравнительно небольшого помещения. Объектив как будто схлопывает пространство, создавая ложное ощущение перенасыщенности. Когда же находишься там вживую, то такого эффекта не возникает: напротив, кажется, что каждая деталь к месту. Откровенно говоря, там просто утрачиваешь способность что-либо анализировать, и раскрыв рот от восхищения, забываешь о том, что нужно дышать.
Некое «окно» с желтыми хризантемами на потолке кажется солнечным и теплым: этот сад живой и жизнерадостный, а от цветочных соцветий из белой лепнины по коже бегут мурашки. Обесцвеченный сад уже как будто из другого мира, таинственного и даже, возможно, опасного. Он множится, разрастается, выпускает жгуты, опутывая ими все, что сумеет захватить, в том числе «желтое окно», которое все больше стягивается под воздействием хищных усов, утверждающих свою власть. Возможен и противоположный вариант развития событий — быть может, это небеса разверзаются, и из-за туч появляется солнце, и именно оно в конечном счете побеждает силы зла. Каждый решает эту головоломку по-своему.
Цветущие заросли перевернутого пруда.
На примере диванов особняка можно проследить за тем, насколько красиво стареет кожа. Даже когда она достигает наивысшей степени ветхости: облупливается и разваливается по кускам, от нее невозможно оторвать глаз.
Интерьер смягчают вазы, поражающие своей утонченной красотой и изяществом.
Дверь из библиотеки в кабинет Горького. Писатель заселился в особняк после своего возвращения из-за границы: Сталин предоставил ему дом в качестве своеобразного подарка.
Именно в этой комнате Горький проводил больше всего времени, потому что основную часть своей жизни он посвящал работе. Все в кабинете было оборудовано по его вкусу, здесь в наибольшей степени ощущается его «присутствие». Писатель был верен своему стилю — кабинет был похож на другие творческие мастерские писателя в Сорренто, Крыму и на подмосковной даче. Самуил Маршак даже придумал шутку по этому поводу — он говорил, что Горький везде возит с собой свою рабочую комнату.
В шкафу собрана коллекция японских фигурок, принадлежащая лично Горькому. Он ею очень гордился и при каждом удобном случае демонстрировал гостям.
Одна из пожилых сотрудниц музея рассказывала, что Горькому было плевать на красоты особняка и на модерн с высокой колокольни, он не особенно радовался подарку Сталина и не хотел сюда заселяться. Потом правда смирился, подытожив: «Дом нелеп, но жить можно». Представляете, сказать такое о знаковом архитектурном шедевре Шехтеля! Единственное, что может хотя бы отдаленно роднить его с модерном — это интерес к японскому искусству (как известно, модернисты черпали вдохновение как раз в культуре Японии). Говорят, что коллекция Горького по численности превышает ту, что представлена в японском зале Музея востока. Не знаю, мне кажется, что в музее все же побольше будет…
Витраж между кабинетом и спальней Горького покоряет своей недосказанностью.
Пока посетитель особняка погружается в глубины модерна, за окном кипит реальная жизнь.
Спальная Горького. В этой комнате у писателя всегда лежали стопки книг, которые он перед сном почитывал, при этом в шутку называя себя «профессиональным читателем».
Искусно вырезанные из дерева цветы венчают изголовье кровати и платяного шкафа.
А стеклянный шкаф, в котором хранятся остатки японской коллекции писателя, украшает отталкивающая и одновременно притягательная горгулья.
И напоследок коллекция дверных ручек особняка.
На самом деле, заметка об этом доме могла бы быть бесконечной. Так хочется написать подробнее о Рябушинских и Шехтеле, а также о самом модерне, но в этом случае объем статьи превысит все разумные пределы. Тема этого грандиозного памятника архитектуры неисчерпаема и может послужить материалом для множества диссертаций. Если запустишь в нее руку, то увязнешь в тоннах информации по самые уши. В различных источниках особняк рассматривается немного под разными углами, но именно религиозная интерпретация поражает своей логичностью — настолько четко она указывает на связь с библейскими сюжетами, объясняет значение каждого символа и общего композиционного решения дома, что ничего не остается, как признать ее единственно верной. И когда начинаешь понимать, сколько философских подтекстов автор вложил в свое творение, как они искусно друг с другом связаны, насколько эстетично и технически совершенно это воплощено, то на ум приходит только одно слово — гениально!
Московский модерн, часть 2 | Travel Bug
[…] полностью учитывались его интересы (как, например, в особняке Рябушинского, который Шехтель разрабатывал с большим вниманием к […]